Алексей Ивакин - 7 дней в июне. Том 2[СИ]
Потому что жизнь — продолжается!
Алексей Шкодин. Финансист. Кабул
Кабул. Столица Афганистана. Город, расположившийся в горной долине на фоне офигенно красивых пиков Гиндукуша. Сейчас здесь правит Захир — Шах, который в тридцатые годы неслабо подоил французов и немцев на модернизацию своей страны. Впрочем, до него нам дела нет, а есть оно к криминальному дедушке одного из узбекских мафиози. Именно к нему двигался наш караван, созданный Ташкентской «братвой» после переноса.
Об этом мне после боя рассказал сам внук, подсевший к нам в джип, когда мы с ним разговорились. Конечно, подсел он ко мне не просто так, а поблагодарить за «боевые заслуги», да и идея с синтетической наркотой ему понравилась (правда она не понравилась моей жене, и я потом выслушал от неё немало «ласковых» слов). Мужиком мафиози оказался умным и деловым, впрочем, другого я и не ожидал, и у меня появился весьма полезный знакомый (в чём я за последующие годы не раз убедился).
Первый бонус от знакомства последовал в первый же день в Кабуле. У дедушки, кроме деловой хватки, были и хорошие знакомства в английском посольстве, и они с внуком решили сделать инвестицию в известного вам американца, а так же отблагодарить его за своевременную и точную стрельбу. Теперь меня зовут не Алексей Шкодин, а Алекс Кэрролл, и я путешествую по Британским владениям со своей женой Айрин, о чём свидетельствуют подлинные паспорта, выданные мне посольством туманного Альбиона взамен «утерянных». Буду тренировать английский акцент… хорошо, хоть, я за свои шестнадцать лет в Штатах научился выдавать его сносное подобие, когда очень постараюсь.
— Ну, всё, брат. Давай прощаться.
— Не понял, Макс? Какой, нах прощаться? Мы же только в Кабуле, до Таиланда ещё пилить и пилить.
— Это ты не понял. Отсюда ты и сам доберёшься. Шоссе на Джелалабад оживлённое, без бандитов. Индия и Бирма — это цивилизованная Британия до самой границы Таиланда. А ты теперь ещё и «английский джентльмен».
— Ты что, серьёзно?
— Да.
— Но какого хрена?
— Родина, брат. Для меня это не пустой звук. Я в СССР родился, мне здесь жить и здесь мне умирать.
— Блин… Ты железно решил?
— Железно, Лёха. — Я только и мог, что грустно матюгнуться.
— Но что ты будешь делать?
— Пока поработаю в команде у Ислама — он мне сделал весьма хорошее предложение. Потом… кто знает, может, вернусь на Украину. А может, наоборот — перетащу сюда наших. Ну ладно, брат, не будем затягивать, прощай.
— Не прощай, а до встречи.
Я крепко обнял Макса, пряча слёзы расставания в уголках глаз. Но я был прав, это было не прощание. Нам суждено было встретиться снова, через долгих пять лет, что будут наполнены приключениями и, даже, свершениями, а потом больше не терять связи. А сейчас… Сейчас меня ждало путешествие через Индию в Таиланд. Я засунул в карман куртки пистолет Макарова, развернулся и сделал шаг вперёд, в неизвестность. Потому как надо жить. Ведь она — продолжается. Или нет?
Калининградская область. Алексей Кулагин, заместитель командира роты
Я валялся на койке в полевом госпитале, развернутом в одной из клиник Эльблонга. Мой автомат лежал под кроватью — в городе еще было весьма неспокойно. Местный персонал из клиники выставили, организовали охрану, и теперь тут хозяйничал медвзвод нашего батальона и медики из бригады морпехов. Лежать на животе было скучно, шевелиться было еще довольно неприятно — боль, конечно, терпимая, но швы на спине лучше все–таки пока не тревожить. Единственным развлечением был конфискованный в этой клинике большой ламповый радиоприемник, ставший для меня на некоторое время единственным источником информации о событиях в мире.
Ребята из взвода тоже забегали, но очень ненадолго, и урывками рассказывали местные новости. Им хватало своих хлопот с оборудованием позиций вокруг города, с организацией патрулирования, с проведением зачистки городских кварталов (нам в палате было слышно, что в городе изредка постреливали), с приемом пополнения, жиденьким, но не иссякающим ручейком тянувшегося из Калининграда.
Судя по рассказам, командование пыталась спешно нарастить группировку войск в области. После того, как схлынула первая волна добровольцев и законопослушных военнообязанных, мобилизация пошла со скрипом. Уклоняющихся было немало, но и военкоматы свирепствовали, чуть ли не силой выдергивая резервистов из квартир и со службы. Так что 7‑й омсп постепенно разбухал, доводя батальоны до четырех– и даже пятиротного состава. Приказа на формирование новых частей сверху пока не было доведено, на развертывание полка в бригаду — тоже, и наращивание численности производилось путем формирования сверхштатных подразделений. Во всяком случае, даже после серьезных потерь при штурме Эльблонга, в нашем 1‑м мсб было уже пять рот, а наша «партизанская» рота получила порядковый номер и именовалась теперь не сводная, а четвертая.
По менее надежным слухам, в Черняховск самолетами перебросили чуть ли не целую мотострелковую бригаду. Говорили, что командование собирается создать кулак для удара во фланг и тыл группе армий «Центр», где должны были поработать и ранее переброшенные под Гусев два батальона нашего полка со средствами усиления, и 79‑я омсбр. Ракетную бригаду береговой обороны в Донском спешно перенацеливают на сухопутные объекты в юго–западном направлении, а на аэродроме в Чкаловске приземлился аж целый полк Ту‑22М 3.
Радиоприемник, со светящимися шкалами и зеленым глазом индикатора, регулярно выдавал нам свои порции новостей. Утром сообщалось, что в Вильнюсе продолжаются тяжелые бои, что взято много пленных, но окруженная группировка отвергла ультиматум о сдаче. Белорусы совместно с частями российской армии пробили коридор в Белостокский выступ и установили боевое взаимодействие с 10‑й армией РККА. Немецкая группировка, наступавшая на Барановичи, рассечена на две части, белорусы вернули себе Слоним, Пружаны и Кобрин, вплотную подойдя к Бресту. В Пинске по–прежнему сражаются в полуокружении подразделения местной милиции, ополченцев, и один батальон регулярной армии республики Беларусь.
Международные новости тоже были ничего себе. Комментировались сообщения о подписанных в Харькове соглашениях об организации союза России, Белоруссии, Украины и Казахстана. Войска Украины восстановили контроль над большей частью потерянных ранее западных районов республики и на значительном протяжении вышли на государственную границу. Румыния отводит войска с захваченных территорий и официально обратилась с предложением о мире. Финны — вот жуки! — сохраняли нейтралитет. Достигнуто соглашение о прекращении огня на границе и начались переговоры об урегулировании пограничных инцидентов с Японией.
Но кроме прослушивания новостей, делать было совершенно нечего. Участвовать в трепе соседей по палате не хотелось. Я лежал и думал…
Мне вспомнились те несколько секунд, когда носилки с моей тушкой затаскивали в «Урал», и я смог на мгновение окинуть взглядом поле сражения. Дымились воронки, горело несколько грузовиков на шоссе и в кюветах. Под откосом были видны перевернутые артиллерийские орудия. На поле то там, то здесь лежали трупы в зеленовато–серой полевой форме. В отдалении дымилось что–то у окраинных домиков Грюнау и Эльблонга.
По какой–то прихотливой, но достаточно понятной ассоциации мой мозг услужливо извлек из глубин памяти фотографии, виденные мною когда–то давно, еще в школьные годы. Это были хранившиеся у моего отца, историка по профессии, и директора Калининградского краеведческого музея, снимки, относящиеся к периоду Восточно — Прусской операции 1945 года. Они были сделаны в качестве иллюстраций к боевому применению ФАБ‑250, и на них были запечатлены результаты авиационного удара по Хайльсбергской группировке вермахта, прижатой к побережью залива Фришес — Хафф (Балтийский залив) у крепости Бальга, на полуострове северо–западнее нынешнего Ладушкина. Там, на крохотном пятачке, на высоком обрывистом берегу и в прибрежных дюнах, скопилась плотная масса фрицев — десятки тысяч солдат, грузовики, легковушки, орудия, повозки… Лишь немногие решились и смогли уйти по рыхлому ноздреватому льду, раздолбанному артиллерийским и минометным обстрелом, в сторону косы Фрише Нерунг (Балтийская коса). Бомбы и артиллерия превратили оставшихся и не желавших сдаваться в мешанину трупов и разбитой техники, кое–где образовавших целые завалы. Те несколько тысяч, кто уцелел после этой бойни, потеряли всякую волю к сопротивлению и предпочли сдаться.
Наше поле сражения не производило такого ужасающего впечатления, хотя и там смерть сняла немалую жатву. А в районе крепости Бальга и двадцать с гаком лет спустя, когда я гулял там мальчишкой весной 1967 года, следы этой бойни были явственно видны. На самом деле крепости там не было уже лет триста — ее разобрали и использовали на строительстве крепости в Пиллау (Балтийске), а в районе Бальги остались только какие–то вспомогательные сооружения и часовня, лежавшие в руинах. На одной из уцелевших стен часовни можно было прочитать имена магистров Тевтонского ордена, выписанные псевдоготическим шрифтом черной краской, и лишь последнее имя — Ульрих фон Юнгинген (убитый под Грюнвальдом) — было написано красным…
